Влад Троицкий: «Нет понятия украинской культуры. Есть или хорошая культура – или говно»

В эту субботу во Дворце культуры КПИ состоится показ обновленной оперы «Кориолан». В преддверии спектакля мы поговорили с основателем Центра современного искусства ДАХ, групп «ДахаБраха» и Dakh Daughters, идеологом ГогольFest`а, а также режиссером постановки Владом Троицким о том, как актеры стали соавторами «Кориолана», о войне с государственными монстрами и министерском кресле.

Фотографія: Александр Гонтар

– С чего начался ваш «Кориолан»?

– Я посмотрел фильм «Кориолан». Тогда я, конечно, не собирался ставить никакую оперу, просто подумал – какая же крутая история. Но когда возникла идея самого проекта новой музыки, я подумал: почему бы не попробовать этюдный метод, которым часто работают в театре, перенести в оперу именно на этом сюжете? Так, нота за нотой, и пошло.

Обычно у классического музыканта есть готовая партитура, и он с той или иной степенью таланта исполняет эту музыку. Я же предложил музыкантам стать соавторами: и композиторами, и исполнителями в одном лице. Это пробуждает у исполнителя чувство причастности, ребята чувствуют, что это и их продукт тоже – не Влада Троицкого, не какого-то композитора, а их собственный. И тогда эти люди становятся прекрасными, в них просыпается божественное.

Понятно, что есть какие-то нюансы по коррекции всего этого. Сейчас роль музыкального куратора в большей степени исполняет Антон Байбаков, но и остальные продолжают вносить свои волшебные лепты в этот процесс. Таким образом они сами проходят всю историю музыки изнутри, и понимают, как произведение вообще создается. Как следствие, дальше они будут с большим пониманием относиться к готовым работам. Теперь они понимают, как непросто, когда ты дома написал прекрасное произведение, потом приходишь, а музыканты начинают петь или играть такое, что хоть святых выноси.

– «Кориолан», «ДахаБраха», Dakh Daughters. Все больше ваших проектов связаны с музыкой…

– Да нет, на самом-то деле я универсальный солдат. В ближайшее время у меня будет драматическая постановка в Таллинне, а потом в Будапеште. А сейчас мы вместе с французами работаем над «Антигоной». Кроме того, в прошлом году я сделал в Украине новую версию «Собачьей будки». Просто если подходить к драматическому театру серьезно, то труппу нужно на что-то содержать. Пока у меня была возможность, я поддерживал ДАХ в состоянии репертуарного театра, теперь делать этого я не могу. А быстрые драматические проекты сейчас не работают, нужна школа театрального языка, который нарабатывается только постоянной практикой. Зато сейчас мы вместе с пианистом Алексеем Ботвиновым и Мирославой Которович с ее ансамблем будем делать «Искусство войны» Сунь Цзы.

Минкульт – это кладбище, а министр – его директор. Проводить реформы на кладбище – это какая-то ерунда.

– Что это будет за формат?

– Синтетический. Это будет очень интересная музыка, начиная от Баха и кончая Сильвестровым, Филиппом Глассом, Арво Пяртом, плюс драматический балет. И определенные драматические декорации – это то, что меня сейчас как раз очень интересует – декорация как активный элемент представления. Не просто фон, а серьезная часть спектакля, как в «Кориолане». Вы, кстати, его видели? Как впечатления?

– Если честно, по-моему, это потенциально потрясающий проект, но на премьере мне показалось, что постановка несколько разваливается, и очень впечатляющие моменты чередуются с не совсем удачными.

– Понимаете, с такими проектами мы находимся в принципиально неконкурентных условиях. Против нас вся государственная машина, которая узурпировала право заниматься серьезным искусством, будь то опера или балет. Постановочных репетиций у нас практически не было. Я просто не могу себе их позволить – нужно ведь арендовать и зал, и технику. И если у Оперного театра или у театров Франко и Леси Украинки аренда обходится в одну гривну в год, то можете представить, сколько аренда помещений будет стоить мне. Я вполне отдавал себе отчет в том, что «Кориолан» – это авантюра. С другой стороны, без авантюр ничего бы и не было.

– Экс-министр Евгений Нищук говорил нам в интервью, что собирался серьезно поддерживать ваши проекты. А что об этом думает новая власть?

– Послушайте, ну Кириленко – известный «комсовик». И когда он говорит, что вся культура должна служить только АТО, то в ту же секунду становится понятно, что гуманитарную сферу снова хотят использовать, как проститутку. Никто не говорит, что не нужно делать какие-то патриотические вещи. Но это получается патриотизм в самом узком и кондовом понимании. Это отправляет нас в прошлое и фиксирует на поражении. Искусство и художники – визионеры, но они не только смотрят в будущее, они его еще и кодируют. Это своего рода магия, способ «намолить» будущее. И если мы будем все время думать о войне, то у нас и будет все время война. Вот Россия себя так кодирует – и из войн не выбирается.

Все попытки реформ сталкиваются с прожорливым и абсолютно недееспособным агрессивно-инфантильным государственным аппаратом. В любой сфере: армии, культуре, образовании, налогообложении или судах. Как только начинаешь что-то делать, сразу поднимается вой о том, что ты покусился на самое святое. Что именно это святое – сложно понять. Если просишь предъявить на обозрение, что же это за такой Грааль, то все эти блюстители священных скреп отвечают, что это не твоего ума дела. Скрепы – это, конечно, терминология нашего северного соседа, но мы ведь на самом-то деле не сильно-то и отличаемся.

– А Майдан дал какой-то стимул к движению и новым идеям в культурной сфере?

– Понимаете, чтобы началось какое-то движение, должно появиться пространство, где это движение может происходит. Физическое пространство. Делать какие-то серьезные культурные проекты на коленке невозможно – их все равно нужно оформлять и презентовать. Но у нас все пространства, связанные с культурой, приватизированы. Ну, вот «Кориолан» – что, плохое представление? Да я уверяю вас, что точно не хуже, чем многое, что производит наш национальный театр.

Я ведь достаточно большой налогоплательщик. И на эти налоги я, по идее, должен получать какие-то сервисы: безопасность, образование и в том числе культуру. За те деньги, которые я плачу государству, оно должно гарантировать мне какой-то ее уровень. Но теперь задайте себе вопрос: насколько вообще адекватен тот культурный продукт, который нам предлагает государство, насколько он соответствует современным потребностям, мировому и культурному контексту? Насколько он презентует Украину через культуру – самый ясный и быстрый формат донесения месседжей до внешнего мира? Да и для внутреннего, для самих украинцев – тоже.

– Вы клоните к тому, что государство зря поддерживает многие крупные культурные институции?

– Что вообще такое бюджет Минкульта? Это на 90% защищенные статьи – то есть зарплаты всех этих национальных и прочих институций. Все эти Веревки, Вирские, «Думки», симфонические оркестры. Театр оперы и балета – 800 человек, Театр им. Франко – 600. Таких штатных расписаний нет ни в одной стране мира, кроме постсоветского пространства. Причем непонятно, насколько качественный продукт они вообще создают. Кто, например, определяет стратегию хора им. Веревки? Командир хора стоит и думает – ну, я вообще-то классный. Или Резникович (Михаил Резникович, руководитель Национального театра им. Леси Украинки.– Platfor.ma) смотрит в зеркало и думает: «Я на свете всех милее» – и никто не смеет сказать, что это, наверное, не так. К тому же полные ведь залы, публика голосует ногами, думает Резникович. Но он забывает, что сидит на центральной улице в здании за одну гривну, а штат его дотируется государством. Знаете, какой самый популярный сериал Украины прошлого года? «Физрук»! Но это же не значит, что государство должно его финансировать.

Задайте себе вопрос: насколько вообще адекватен тот культурный продукт, который нам предлагает государство, насколько он соответствует современным потребностям, мировому и культурному контексту?

А самое страшное, что проблема даже не в персоналиях, а в самой системе, которая позволяет им существовать. К примеру, в Германии и Венгрии театральным начальникам просто запрещено занимать свой пост больше, чем дважды. Это обеспечивает постоянную сменяемость власти, обновление и приток свежей крови. Нашу феодальную систему абсолютно точно нужно менять.

Или вот есть у нас совершенно фантастическое изобретение – Театр оперетты. Вообще-то оперетта всегда считалась коммерческим жанром. В Америке она трансформировалась в мюзиклы и стала Бродвеем. В США никому и в голову не придет, что где-то Бродвей могут дотировать.

Украинское искусство должно быть как-то представлено за рубежом, быть актуальным, участвовать в международных фестивалях. Но этого же нет. Проблема в том, что нашим властям всегда как-то не до искусства. Вот сначала победим, потом экономику поднимем, а там уже когда-нибудь найдем время и на культуру. Культура представляется властям какой-то занудной дрянью, которая непонятно зачем нужна.

– Идет по остаточному принципу?

– В том-то и парадокс, что не совсем. Остаточный принцип работает только в понимании значимости, а на самом-то деле денег на эту сферу тратится очень много, но крайне неэффективно и бездарно. Вот, например, можно задать вопрос – какой театр больше всего ездит на гастроли и фестивали за границу? Может, ДАХ и не первый, но один из лидеров – уж точно. И что государство с этим делает?

– А что государство с этим делает?

– Да ничего! Возьмем «ДахуБраху» – не знаю, есть ли еще один украинский проект, который настолько востребован в актуальном мире. В этом году мы снова подписали контракты на более ста их концертов. Сейчас на взлете Dakh Daughters – в следующем году в Украине их уже практически не будет. Это же все не стыдные вещи, они выступают на топовых площадках, вот, в апреле в Париже будет практически целый фестиваль из десяти спектаклей, нескольких концертов, выставок современного искусства. И почему государство не берет эти волонтерские, по сути, наработки, и не пытается понять, как это работает? Хрен его знает.

Вот, Россия ведет против нас войну, в том числе пропагандистскую. Russia Today не спит. И чтобы противостоять этой пропаганде, Украина должна тоже today предоставлять Европе какой-то продукт, чтобы все эти образы, которыми нас награждает Киселев, сразу разрушались о реальный мир. Против лжи можно работать только правдой. Если европейцы приходят и видят адекватных людей, которые нормально представляют свою страну и говорят вполне человеческим художественным и эстетическим языком, то у людей возникает положительный образ Украины. А не просто бедного родственника в сортире у России, у которого постоянно нет денег и какая-то пурга с коррупцией. Нужны положительные образы. Если в экономике не можем, в армии не можем, то давайте сможем в культуре.

– А в Европе вырос запрос на украинскую культуру?

– Для Европы украинской культуры вообще нет. Есть некая симпатия к Украине как жертве. Но психология общения нормальных людей с жертвами очень специфическая – раз пожалел, два пожалел, а потом хочется в сторону отойти, чтобы не заразиться. И мы должны транслировать другой образ, кодировать другую Украину и делиться своим видением с другими. Не втюхивать, какие мы сладкие и пушистые, а говорить на том языке, который понятен людям. Проблема большинство наших культурных институций в том, что они настолько далеки от мировых трендов, как будто живут на другой планете.

Наш оперный театр ездит на гастроли за рубеж. Но что это такое? Не все могут пригласить к себе Большой или Мариинку, вот и зовут театры второго эшелона. Но что таким образом продает наш оперный театр? Он ведь продает не украинский, он продает русский балет. Все эти лебединые озера и Щелкунчики – это такой же аттракцион, как китайская опера. Какое отношение это имеет к украинской культуре? Почему я за это плачу? Я очень рад, что мир еще раз посмотрит «Лебединое озеро» в постановке Петипа 150-летней давности, но почему мы с вами должны это финансировать?

– А что делать с Востоком? Как прививать украинскую культурную там, где ее не хотят воспринимать?

– Да не существует такого понятия, как украинская культура. Есть или хорошая культура – или говно. Сначала нужно научиться самим жить хорошо. Если бы у нас сейчас тут в Киеве начались реальные реформы, то война тут же бы и закончилась. При этом логичнее всего проводить реформы в гуманитарной сфере, потому что она формирует и формулирует смыслы и влияет на все остальные.

На Майдан люди вышли, потому что поняли, что еще чуть-чуть – и произойдут необратимые изменения, когда уже не будет ни достоинства, ни свободы, а только унылая безнадега с внутренней или внешней эмиграцией. Люди поняли, что это наша земля, что ею хочется гордиться и что дети тоже должны ею гордиться. Но одно дело, когда это дерзновение происходило на Майдане, а совсем другое, когда нужен ежедневный и системный труд над своим сердцем, душой, мозгом.

– А вас, кстати, после Майдана не звали в правительство?

– Естественно, нет. Правда, пригласили в какой-то совет по Мистецькому арсеналу, но о своем приглашении я узнал, так как был опубликован указ о моем назначении в этот совет. За пару дней до первого заседания, когда я, конечно же, был не в Украине, мне позвонили и сказали: «Слушайте, а тут ведь заседание, вы же придете?» Я ответил, что хотел бы чуть больше узнать о том, что это вообще такое, что за механизм и полномочия. Но даже задать этот вопрос было некому – звонила не знающая ничего девочка-секретарь.

– Предположим, что вас все же позвали. Согласились бы?

– Нет. Минкульт – это кладбище, а министр – его директор. Проводить реформы на кладбище – это какая-то ерунда. Можно разве что повыковыривать трупы и сделать им макияж, но они все равно останутся трупами – они другому просто не научены. Министерство культуры – это на 90% феодальное государство, которое тебе просто не дадут тронуть. Нужно менять всю законодательную базу.

Теперь исполнители понимают, как непросто, когда ты дома написал прекрасное произведение, потом приходишь, а музыканты начинают петь или играть такое, что хоть святых выноси.

И сразу вопрос – а кто на смену всем этим кадаврам, где эти светлые глаза и горящие сердца? Для этого нужно выстраивать то, что я называю Education Production Center – живое пространство, где люди бы готовили коллаборационные проекты с партнерами и друзьями со всего мира. Более того, все это происходило бы на 80% за бюджет не Украины. Европа готова вкладывать действительно серьезные деньги в выстраивание нормальной гуманитарной составляющей противостояния этой восточной агрессии. Но сейчас европейские институции просто не понимают, с кем в Украине им нужно иметь дело. Они видят, что Минкульт – крайне неэффективный орган, который деньги освоит, но результат будет отрицательным и жители этого кладбища культуры все распилят.

– То есть вы за то, чтобы Минкульт вообще упразднить?

– Нет, упразднять нельзя. Просто те 10% средств, которые остаются, нужно тратить на инновационные проекты. На создание вот таких частно-государственных институций. Нужно выделить свободные гуманитарные зоны, которые будут своеобразными инкубаторами новых кадров и управленцев и местом изготовления нового качества культурного продукта.

– У вас практически готова программа деятельности министерства.

– Да я уже всем министрам эту программу показывал. И я даже могу ее делать, но только если государство даст мне какие-то полномочия, а иначе получится как в моей истории с хождением в Киевский театр оперы и балета для детей и юношества. Я ведь не собирался никого увольнять. Хотел, чтобы было четыре сцены, а не одна, чтобы это был семейный театр и чтобы туда ходили студенты Могилянки. Я даже нашел на этот проект деньги и договорился, что это будет якорный культурный центр Подола, придумал название – Центр Сковорода. И тут же возник этот хор из трехсот человек: «Да пошел ты нахрен!» Потому что это изменения. Чего они, думаете, боятся и кричат о скрепах? Боятся гамбургского счета, когда вдруг выяснится, что те иконы и хоругви, которые они там хранят, давно сожраны молью, и предъявить им нечего. Когда-то Хор им. Веревки или Ансамбль Вирского были великими коллективами, но с тех пор прошло много времени. Время прошло, а ничего у них не поменялось.

Либо ты приходишь министром культуры и все меняешь, либо ты начальник кладбища. Должен быть нормальный договор, финансирование и равные условия для всех культурных институций, включая все эти наши национальные структуры.

– На таких условиях согласились бы пойти в министры?

– На таких – конечно, да. Но никто не предложит.