12 грудня 2014

Гарри Каспаров: «Нужно отказаться от стереотипа, будто изобрели уже все, что можно было»

В Fedoriv Hub с лекцией выступил выдающийся шахматист и российский оппозиционный политик Гарри Каспаров. После ее окончания в интервью главе компании fedoriv.com Андрею Федорову он рассказал о том, как не утонуть в информационном потоке, почему поколение бэби бумеров все портит и как человечество перестало рисковать, остановившись в развитии.

 

Фотографія: Ilya Scherbinin

– Как сконцентрироваться в современном мире, где столько источников информации и люди постоянно переключаются с одного на другое?

 

– Пожалуй, это один из ключевых вопросов. Сейчас есть огромное искушение найти ответ на все вопросы в сети. Человек становится заложником этого огромного массива информации. Дело даже не в силе воли, просто на каком-то этапе нужно понять, что принятие решения – это твое личное дело и никто тебе здесь не поможет. А информация, которой мы окружены, и которая внезапно сваливается на тебя – это на самом деле не место, где можно найти решение, а всего лишь подсобный материал. Нужно научиться принципиально иначе относиться к информационному потоку, потому что иначе многие в нем просто тонут. Я для себя уяснил, что ответов в этом потоке нет. Точнее, они есть, но они общие, а мне нужны мои собственные. Если вы хотите что-то изменить в жизни, то есть добиться реального успеха, вам нужен собственный алгоритм и способы принятия решений, свое креативное мышление. Информационный поток – это лишь подсобный материал. Вы берете кубики Lego, но при сборке действуете не по стандартной схеме, а думаете сами. Принципиальные решения принимаются тогда, когда мы анализируем информацию по своим лекалам.

 

– Все больше решений в мире принимаются машинами. Как владелец компании должен менять алгоритм своих действий, учитывая это?

 

– Сейчас многим становится очевидно, что полностью полагаться на машинный пересчет нельзя. Будущее лежит в синтезе. Надо будет научиться использовать уникальность человеческой интуиции, чтобы добавлять это в почти бесконечную мощь машинного пересчета. Нужно находить новые принципы взаимодействия, когда не человек против компьютера, как в шахматах, а человек с компьютером. На этом стыке и лежат наиболее эффективные решения.

 

– А интуицию вообще можно как-то развить?

 

– Можно воспринять интуицию как какой-то мускул. Если вы ее не используете, ничего не получится. Понятно, что это может привести к какой-то неудаче, но пока не попробуешь, ничего не получится. На самом деле у любого человека есть внутреннее чувство. Это я знаю совершенно точно. Просто люди сегодня хотят видеть и чувствовать что-то более осязаемое. А внутреннее чувство – это что-то расплывчатое и несерьезное. Но реально самые эффективные решения – интуитивные. Однако люди боятся этого и ищут конкретики, которая приводит только к тривиальным решениям. Вырваться вперед может лишь тот, кто может добавить что-то свое к цифрам и данным, к которым есть доступ у всех.

 

– А судный день, описанный в «Терминаторе», возможен?

 

– Да все возможно, в принципе. Но вообще эта тема ведь возникла сравнительно недавно, лет 40 назад. Вспомните фантастику 50-х – она вся довольно оптимистическая и радужная. Там есть проблемы, может по-разному сложиться, но все равно будущее выглядело позитивным. А потом все начинает меняться. Фантастика как позитивный жанр исчезает, и вместо утопии появляется антиутопия. Появляется будущее не как гармоничное взаимодействие, а как война, например, как раз человека с компьютерами. И интересно, что фантастика как серьезный жанр, конечно, продолжает писаться, но это уже не Бредбери и Азимов.

 

Основной интерес ушел в жанр фэнтези – а это уже магия, то есть халява. Магия воспринимается как нечто, что получается легко – просто особые способности – и все. Основная книжная продукция, на которой растет поколение –это фэнтези. Это во многом связано с тем, что вертикальное и динамичное развитие человечества, когда, скажем, все хотели быть космонавтами или инженерами, строящими ракеты, прекратилось. Сейчас все хотят быть финансовыми «инженерами», то есть идет переход в стадию поддержания статус кво. Люди не очень рвутся к тому, чтобы делать что-то рискованное. Фантастика была продуктом этапа развития человечества, когда риск воспринимался как нечто необходимое для того, чтобы двигаться вперед.

 

– Почему поколение Y ничего не хочет?

 

– Оно ведь появилось не на ровном месте. Все начинается с бэби бумеров. Впервые в истории человечества в конце 60-х на арену выходит поколение, которому не грозит уничтожение: голода нет, страшных войн не предвидится. То есть можно использовать совершенно гигантский потенциал, накопленный к тому времени. Столько было реальных инноваций, столько можно было сделать. Но ведь, по существу, с конца 70-х годов вся эта инновационная масса, которая была заготовлена на протяжении десятилетий, начинает использоваться только в коммерции. iPad – совершенно гениальный продукт, но самая свежая деталь там, по-моему, изобретена еще в 81-м году. Все это строится на уже существовавшем инновационном потенциале. Понятно, что какое-то время нужно развиваться горизонтально, но как-то у нас это затянулось. Не хочется ни в космос летать, ни в океан нырять – хочется иметь новую модель iPhone. Я все-таки родился в СССР и не понаслышке знаю, что такое очередь. Так вот очередь в Нью-Йорке, огромная, длиннющая, в которой стоишь по два часа – это очередь за телефоном, который не сильно отличается от того, что у тебя в кармане. Для тех, кто видел очередь за хлебом или маслом, это выглядит как некая форма бытового мазохизма. Ну купишь ведь ты этот телефон через две недели, ну чего ты.

 

– Глобальная зона комфорта портит человечество?

 

– Это вообще один из эффектов глобализации. Скажем, когда компании работали на американском рынке, была дикая конкуренция – надо делать самое лучшее, потому что иначе вылетаешь из игры. А теперь нет проблемы. Зачем гнаться за качеством, если есть страны третьего мира, и рынок у тебя не 200 млн человек, а 7 млрд. Поэтому можно бесконечно с минимальными улучшениями забрасывать туда продукцию. Исчезла необходимость жесточайшей конкуренции.

 

Вот пример. Самолеты –Boeing, Airbus. Все эти машины – поколение 60-х годов. Boeing 747 совершил первый полет в 1969-м. Они, конечно, стали лучше внутри, начали экономить горючее, но машина ведь та же самая и летает с той же скоростью. Выбор в шестидесятых годах был такой: делать все больше и комфортабельнее или мощнее и быстрее. Решили в пользу комфортабельности.

 
Если посмотреть на развитие авиации, то получится, что наши внуки будут летать на принципиально таких же самолетах, что и наши дедушки и бабушки.

 

Индикатором того, как мы развиваемся, всегда была скорость. Так вот, скорость нашего передвижения перестала увеличиваться. Дескать, зачем куда-то двигаться, мы тут просто кнопки понажимаем. Но мы же понимаем, что физическая экспансия всегда была очень важной вещью. Пионеры, которые переплывали океаны, расширяли наше представление о мире. Не факт, что они приплывали туда, где было золото – просто сам их риск подразумевал развитие технологий. Отказ от освоения космоса и океана – это на самом деле серьезный стопор в реальном технологическом развитии человечества.

Физическая экспансия безусловно нужна. Мы по-прежнему не решаем проблему двигателя внутреннего сгорания. Это просто смешно – главным до сих пор является двигатель, который изобрели сто лет назад. Мы не совершаем технологических прорывов. У нас есть такая возможность, но заметьте – экономика развивается за счет печатных денег, долги растут. А кто это будет платить? Кто будет выплачивать 18-триллионный долг Америки? Следующее поколение. Сейчас мы живем в долг и забираем у будущего – не инвестируем в него, а забираем. Когда-нибудь за это придется расплачиваться.

 

Люди стали дольше жить и работать. Они всегда голосуют – и они не хотят перемен. Это и есть эффект поколения бэби бумеров. При этом в развитых странах именно они и голосуют, ведь молодежь голосовать не ходит. Естественно, им не нужны перемены, они поддерживают все старые системы, при этом понимая, что без инновационных технологий ничего работать не будет.

 

– Если вспомнить об эффекте маятника, можно ли предположить, что следующее поколение будет агрессивнее и голоднее?

 

– В какой-то момент эта цепочка прервется. Нельзя всегда жить долго. С какого-то момента поколение, которое входит в жизнь, осознает, что такого комфорта, как у бабушек и дедушек, уже не будет. Что они должны изобретать что-то принципиально новое. Человечество прекратило создавать новые продукты. iPhone 6 – это не Apollo 6. Это хорошо и приятно, все эти способы улучшения коммуникации позволяют повышать ВВП, и дают иллюзию некоего глобального взаимодействия с миром. Но ничего принципиально нового это не создает. Что-то принципиальное новое появится, когда мы полетим к Марсу – и это неизбежно заставит изобретать нечто абсолютно новое в выработке кислорода, диетологии и даже другие технологии, о которых мы ничего пока даже не знаем. Новое обязательно появится, когда мы снова начнем рисковать.

 

– Есть у вас предчувствие, где будут эти точки прорыва?

 

– Космос. Нужны экстремальные условия, ведь прорыв бывает только тогда, когда шансы на выживание становятся призрачными. Тогда и мобилизуются все резервы и все силы человека. Эпоха великих географических открытий – это же не просто на фарт океан переплыть. Это и качество древесины, и конструкция мачт с парусами, это инженерная мысль – и сразу все начинает развиваться. Все эти полеты на Луну и на Марс важны из-за периферии. Не так уж важно, что кто-то куда-то полетел или поплыл – но нужно делать новые корабли, паруса, отсюда инженеры и астрономы. Наука начинает развиваться из-за того, что нужно поддержать безумные идеи. Науке всегда нужна безнадежная цель – тогда человечество начинает реализовываться.

 

 

– Скажите, а стать президентом России – это для вас challenge?

 

– А я не хочу им стать. И никогда не было такой цели. Я всегда рассматривал свою политическую деятельность в РФ, если можно так выразиться, чисто политической. Потому что там все-таки выборные процедуры носили формальный характер и это все было, скорее, общественно-политическая комбинаторика за права человека. Я считал, что у меня есть определенные обязательства перед своей страной: сделать ее лучше, совершеннее и использовать все возможности, чтобы это произошло. Президентство никогда не являлось какой-то принципиальной целью, потому что славы мне хватало. Я видел себя как более глобальную фигуру. Россия – это важнейшая часть мирового пространства, и если там начнутся позитивные перемены, то они благотворно скажутся на всем мире. И наоборот, чем опаснее ситуация в РФ, тем больше она скажется не только на постсоветских странах, но и во всем мире, ведь Россия, помимо своего исторического размера и объема энергоресурсов, обладает ядерным оружием.

 

– Верите ли вы в теорию тайного заговора?

 

– Нет.

 

– Кто управляет миром?

 

– Никто. Все тайные заговоры предусматривают, что человек или группа людей должны были замыслить план и реализовывать его. Не знаю, может быть, это было возможно 500 лет назад или даже 200. Но сейчас количество игроков на сцене так велико, что даже ни с каким компьютером не справишься. Ясно, что люди выстраивают какие-то стратегии. Но это было хорошо, когда было два-три королевства, собирались какие-нибудь Талейраны и все решали. Но сегодня-то такого нет. Сегодня любая попытка даже региональной игры сталкивается с таким количеством амбиций, что можно просто минимизировать потери при движении вперед. Но представить, что у вас точно есть план, отклонения от которого будут минимальными – не представляю. 

 

– Почему человечество не может просто математически договориться о балансе интересов – и все будет хорошо?

 

– Человеческая натура не меняется. Человек всегда стремится к самореализации и всегда самореализация одного человека будет сталкиваться с интересами другого. Без конфликта не бывает развития. Искра высекается от удара. Но, чтобы добиваться максимальной гармонии, нужно искать ситуации win-win. Однако это подразумевает, что ваш пирог для дележки очень большой. А сейчас он стал уменьшаться. Идет борьба за очень ограниченные ресурсы и наш отказ от вертикального развития максимально усугубляет это соревнование. Мы все время стремимся бороться за конкретные территории, ресурсы, а нефтяные месторождения даже становятся поводом для войны. Если искать гармонию, то решение в том, чтобы создавать что-то новое.

 

– Вы столько говорите о вертикальном развитии, но при этом десятилетиями занимаетесь шахматами, где все жестко ограничено…

 

– Все, что мы делаем, в любом случае ограничено силой притяжения. Шахматы – эта игра, в которой я понял, как ходят фигуры и смог добиться максимальной степени самовыражения. Десять лет я уже не играю и сейчас весь мой шахматный опыт и все, чему я научился, когда выстраивал стратегии, я пытаюсь применить к анализу ситуации в мире.

 

Напоследок хочу сказать, что нужно отказаться от стереотипа, будто все, что можно было изобрести, уже изобретено. Эта иллюзия переходит из поколения в поколение. Скажем, в начале двадцатого века глава американского патентного бюро считал, что его организацию нужно закрывать, потому что все уже изобретено. Надо понимать, что простор для творчества безграничен, и те ресурсы, которые находятся у нас в руках – а любой iPhone обладает памятью больше, чем все NASA в момент высадки человека на Луну – это уникальная возможность сделать что-то новое. Каждый человек обладает такой способностью, и если хотя бы часть времени каждый из нас будет тратить на то, чтобы сделать вклад в это будущее, то оно неизбежно наступит.

Фото: Ilya Scherbinin, Taras Gegelskiy.