Светлана Алексиевич: «Люди боятся будущего и хотят, чтобы настоящее длилось вечно»
Беларусская писательница, лауреат Нобелевской премии по литературе Светлана Алексиевич провела открытую лекцию в университете Шевченко. Самые интересные ее мысли о том, как рождаются лучшие тексты, каким должен быть журналист и что такое свобода – в материале Platfor.ma.
Мои родители были сельскими учителями, и я выросла среди книжек. То, что я точно умею – это читать и писать. В юности мой мир был очень книжным. Когда я училась на факультете журналистики, то понимала, что мне не хватает жизни и я должна искать себя. Я поработала в газете семь лет и чувствовала себя котом в мышеловке. То, что мне было интересно мне о человеке, совершенно не нужно было газете. А когда ты молод и хочешь сказать что-то свое, то банальности тебе мало. Я искала себя, общалась с моими бабушками и дедушками. Слушать людей – самое сильное впечатление в моей жизни.
Разговоры были чаще всего о смерти. Женщины еще говорили о любви, как они остались одни, а их мужья ушли на фронт. Я была ребенком и не относилась к этому серьезно, но это все время было со мной. Когда я окончила факультет журналистики, как раз вышла книжка «Я из огненной деревни» Алеся Адамовича, Янки Брыль и Владимира Колесника о том, что когда немцы жгли деревню, то кто-то спасался. Авторы нашли этих людей и записали их рассказы. Меня это потрясло. И самое главное – я поняла, что слышу такие истории всю жизнь. Так появилась идея книжки «У войны неженское лицо».
Я поняла, что нужно записать время. В жанре, в котором я работаю, очень важно найти человека потрясенного и застать его в эти минуты. Помните, как говорили люди в первые дни после Чернобыля? И как они говорят сейчас? Люди привыкают жить даже в аду. Тогда они произносили изумительные тексты – и это была совершенно новая реальность.
О войнах
Если взять книжку «Цинковые мальчики» о войне в Афганистане, то это были мальчишки, которых забрали сразу после школы и бросили. Как им не хотелось умирать! Они не могли понять, за что они должны это делать.
Иногда мне говорят, что в моих текстах люди говорят слишком красиво. Дело в том, что они разговаривают так, когда находятся возле смерти или в любви. В этом состоянии человек поднимается на цыпочках и становится выше себя обычного.
Однажды я пришла за этим к женщине, ждала ее полдня, а из нее такой мужчина попер. Именно попер. Она говорила строго: «Когда началась война, все советские мужчины пошли на фронт». Она все не могла выскочить из мужского канона. Вдруг она увидела, что я растеряна и спросила, что случилось. Я ответила, что хотела поговорить о другом и сказала: «Вы такая красивая. Скажите, что такое быть красивой женщиной на войне?» Она ответила: «Это ужасно, грязь, вши. И ты носишь мужские трусы, а до войны они были до колена. Умирать в этих трусах совсем не хочется, потому что после войны хочется лежать красивой. Вот я себе представляла, что буду лежать где-нибудь в ландышах или подснежниках, а тут... И даже если мы собираемся с девочками, все красивые и молодые, то все мы в этих идиотских трусах. Ты знаешь, как я вышла замуж? Мы дошли до Берлина и расписались на Рейхстаге. Вдруг он мне говорит: “Выходи за меня!” А мне стало так обидно – слов красивых не говорил, цветов не дарил, все, что я помню – это грязь. Я ответила, чтобы сначала сделал из меня женщину и научил меня улыбаться и радоваться. У него было обожжённое лицо и по нему покатилась слеза. Я ответила: “Да, я выйду за тебя”».
Когда вам удается содрать с человека эту банальность и заставить рассказывать себя, свою жизнь, появится хороший текст.
Правда после разговора женщины говорили мне: «Это, девочка, мы тебе рассказали, чтобы ты понимала, что такое война на самом деле. А писать же нужно совсем другое! Почитай книжки, чтобы понимать, как нужно».
Вышла книжка «У войны неженское лицо» и каким-то образом попала к Горбачеву. Ему она понравилась, и он процитировал ее в своем докладе. Тогда на меня вдруг обиделись эти женщины. Они стали говорить, что они не героини, что должны быть, как мужчины. Было прекрасное время перестройки и общество их убеждало, что именно эта правда нужна. И только это делает их героинями.
Если серьезно работать в литературе, то книжка должна быть впереди массового сознания, а ты — всегда немножко обгонять время. Когда ты это делаешь, то власти не могут этого простить. Написать правду об Афганской войне было тоже очень сложно, надо мной был суд и меня грозились убить. Но моя профессия – писать честно.
О СССР и Беларуси
Книжка «Время секонд хэнд» – о конце красного человека, которого мы вычерпываем из себя ведрами. Эта книга была уже заключительная, империя распалась. Одна жизнь была у Прибалтики, вторая – в Казахстане, в Киеве начиналась своя история. Нужно было найти фокус, как это все собрать вместе. Ведь тема моей книжки – не коллекция ужасов. Меньше всего я хотела бы, чтобы обо мне говорили, что я писатель катастроф. Я не писатель катастроф, а вот этой красной империи. Просто было такое время.
В Беларуси трагическое время. Мы опоздавшая нация. Подрастает новое поколение, оно выходит на площадь – и его тут же выбрасывают из университетов. Молодые люди уезжают за границу. И мы снова ждем, когда подрастет новая генерация, затем она подрастает – и происходит то же самое.
Беларусь, которой мы можем гордиться, находится за границей.
Я уехала, но вернулась через 12 лет. Но я в другом положении, я защищена. Я могу сказать и написать, что нахожу нужным, но, к сожалению, это невозможно для всех. Например, вы можете потерять работу. Что такое тоталитарное общество? Это когда один человек беспомощен. Он ничего не может. Все делается так, чтобы страх разъединил людей. Каждый сидит в своей конуре и ждет, что кто-то принесет нам свободу. Только вот кто? Я пробила эту стену и верю, что появятся такие люди.
О настоящем и будущем
Мы все стали бояться будущего. Раньше оно было светлое, прекрасное и нам все время обещали, что мы будем жить в этом прекрасном будущем. После Чернобыля произошло неверие в науку и в то, что будущее будет прекрасным. У меня книги выходят во многих странах, и я вижу это настроение по вопросам и разговорам с людьми. Люди боятся будущего и хотят, чтобы настоящее длилось вечно.
Прошло время героев, теперь каждый человек считает себя таковым. Каждый человек имеет право на историю. Маленький человек уже вышел на сцену истории – и он говорит. Я пришла именно к нему слушать, что он говорит и как. Так родилась идея, чтобы историю красной империи рассказали не люди, которые ее придумали, а те, кто убивал и умирал.
Почему ради идеи можно убить человека? Это же главный вопрос красной империи, что человека можно убить, поскольку у него другая идея в голове.
Я человек-ухо, я всегда слушаю. У меня постоянно с собой диктофон, и я слушаю даже в троллейбусе. У нас же люди говорят громко, а я обязательно это записываю. Я собираю не маленькие истории, а образ времени.
Однажды я спросила у шведского короля, когда он говорил мне что-то идеалистичное, что он знает о жизни. Меня поразила его реакция: «Светлана, какой я король! Формально король, но у нас же демократия. Я ничего не могу больше, чем положено при демократии. У меня из девяти дворцов остался один. И то я беру в аренду несколько его зданий».
Мы не знаем такой жизни. Там потрачено уже несколько сотен лет, чтобы сделать этот механизм нормального справедливого человеческого соседства друг с другом. И, конечно, я думаю, что у нас это будет сложно и не скоро.
Есть русский фактор. Россию всегда все боятся. Это огромное непонятное пространство. Оно всегда увеличивалось.
Екатерина II переписывалась с Вольтером, а больше не знаю, были ли такие образованные цари. Сейчас большим тиражом расходится «Время секонд хэнд». Люди, особенно с Запада, говорят мне, что не понимали до прочтения книги, как можно было получить свободу и отказаться от нее.
Недавно у меня был разговор с французским режиссером, который будет ставить фильм по этой книге. Он сказал совершенно неожиданно: «Светлана, эта книга про французов. О том, как трудно быть человеком, как это нужно в себе сохранять, как это тяжело, какое для этого нужно мужество». Мы все соседи по времени, зависим друг от друга, должны понять друг друга. Сейчас в Европу приехали беженцы. Они приехали из жизни, похожей на нашу. Их же тоже надо понять, поэтому я не могу сказать, что западные люди – инопланетяне.
Писатель – это мир. У меня есть мировоззренческие идеи. Назовем их либеральными. Я считаю себя интеллектуалом ХХI века. Хотя я не знаю ХХI ли это век, если люди так легко убивают друг друга. Как быстро слетает с человека налет культуры, как легко он превращается в зверя. Первый вопрос – я не могу весь метафизический мусор жизни навалить в книгу. Я пишу очень долго – по 7-10 лет. Это сложный процесс. Сначала я собираю материал и стараюсь, чтобы там было пересечение очень многих точек зрения – женщин, мужчин, старых и молодых, образованных и нет. Жизнь же принадлежит всем, и нужно собрать это в пучок. Где-то в середине работы, когда кончается время хаоса, вдруг возникают такие магнитные осевые линии и ты понимаешь, что для тебя важно. Тогда я начинаю выстраивать этот материал. С одной стороны, то, что говорили мне люди, с другой – я всему этому придала форму и осуществила выбор.
Тут возникает вопрос, что об этих же людях можно написать другую книгу. Например, о женщинах на войне были сотни других книг, где они, как мужчины, писали эту войну. Я написала совершенно другое.
Я, как художник, должна создать температуру боли. Страдание – тоже форма передачи информации.
Мне сейчас никто не мешает работать. Единственная цензура – я сама. То, насколько я понимаю мир. Например, сейчас, когда я делаю книгу о любви и осознала, что мужские рассказы не такие сильные, как женские, потому что я их хуже понимаю. У меня нет столкновения с этим миром. Моя следующая книга будет о старости, а мне очень сложно разговаривать со старыми людьми. Они еще в другой грани жизни. И я до конца не догадываюсь, о чем их можно спросить.
Надо растить в себе эти антенны, а надеяться, что ты просто столкнешься с другой реальностью, наивно. Каждый схватывает какой-то кусочек, но все равно ты человек своего времени, и ты им ограничен. Ты не можешь выскочить далеко. Но хотя бы в этом объеме, нужно сделать все, что можешь. Я вот пытаюсь.
Матеріали рубрики Re:Invent публікуються за сприяння Фонду розвитку українських ЗМІ посольства США в Україні.
