Иван Путров: «Сцена – чуть ли единственное место, где еще сохранилась загадка»
27 ноября в Киеве покажут балетный проект «Men in Motion», созданный украинским танцовщиком, многолетним премьером британского Королевского балета Иваном Путровым. В рамках постановки именитые артисты из разных стран мира станцуют знаковые сцены из классических и современных спектаклей. Platfor.ma поговорила с Иваном Путровым о том, насколько отличается учеба и работа в балете Украины и Великобритании, как мужчины отвоевали свое место на сцене и почему танцы ждет светлое будущее.
– Вы учились балету и в Киеве, и в Лондоне. Насколько отличается образование в наших странах?
– Отличается, конечно, коренным образом. Но надо сказать, что основу я получил все-таки в Киеве, а в Королевской школе я учился всего полтора года. Я поехал на конкурс в Лозанну и так уж случилось, что занял первое место. И руководитель Королевской балетной школы Великобритании Мэл Парк позвала меня к ним. Мне было 15 лет и, честно говоря, я не очень хотел покидать Киев. Но она убедила меня приехать на летние курсы, увидел, какие там педагоги – и решился.
Образование в балете – вещь особенная. Как можно научить творчеству? В нашем искусстве главный инструмент – это тело. Чем лучше ты им владеешь, тем шире твой лексикон выражения себя.
– Традиционно считается, что в наших краях балетная школа – это муштра. А как с этим в Англии?
– Муштра есть везде. Другое дело, что к обучению там все-таки относятся немного иначе, более гуманно. В тебя никто ботинком не бросит и никаким обидным словом называть не будет. Это эволюция, к которой Украина, думаю, уже тоже пришла.
Раньше искусство танца было делом придворным. А танцоры были скорее ремесленниками, которым командовали: два шага направо, три налево и прыжок. Но теперь танцовщики уже полноценные артисты и требования к ним совсем другие. Муштра теперь не в том, что кто-то на тебя давит. Ты сам понимаешь, что тело – это твой инструмент, поэтому нужно содержать его в соответствующем состоянии. Так что муштра стала более личным делом и ответственностью каждого. Я думаю, что это применимо не только к танцам, но и практически к любому виду искусства.
С разной степень успеха, но каждое государство заботится о человеке. При этом мне кажется, что теперь ответственность каждого очень сильно выросла. В мире уже нет такого, что «ты на меня работай, а я тебе дам кусок хлеба и ни о чем не будешь волноваться». Каждый должен сам думать, соображать, работать, а государство будет лишь поддерживать. Внутренняя муштра – это формула успеха. Перекладывать ответственность в современном мире нельзя.
– А артистам балета вообще позволены какие-то guilty pleasures, слабости?
– Это даже нужно. Все-таки мы обычные люди. В современном цифровом мире, когда очень много алгоритмов и неживого, человеческий фактор очень важен во всем. Успех – в индивидуальности. Мир театра и танца сейчас в очень выигрышной ситуации. Ведь этот чуть ли не единственное место, которое сохранило загадку. Слишком многое в этом мире уже показали со всех сторон, вывернули и продемонстрировали с любого ракурса. А театр, танец все же происходят прямо сейчас – это уникальный момент, который уже не повторится.
– Как вы оцениваете ситуацию в украинском балете?
– Я переживаю за страну и очень рад, что происходят изменения. И я счастлив, что наш украинский театр не только выжил, но и живет. В Киеве полные залы – и это огромный комплимент, когда твое искусство востребовано. Театр – недешевое искусство, но это вопрос престижа: есть ли у нации дух и интерес к культуре. Разумеется, есть, и государство должно это поддерживать.
Национальная опера – это главный театр страны. И при существующих возможностях есть три-четыре премьеры в год. Пусть это не самые современные постановки, не самые богатые, но они есть. Это очень приятно.
С другой стороны, сейчас существует серьезный конфликт: чем является театр. Это не только в Украине, а и во всем мире. Изначально театр был местом, где творится искусство. А в нынешнем мире роль театра меняется, он стал не столько об искусстве, сколько о людях, которые в нем работают. Сотрудники начали в первую очередь требовать пенсии, условия, еще что-то. И теперь главный вопрос в театрах не тот, какое потрясающее искусство мы все вместе можем создать, а какие удобства мы можем обеспечить работающим. То есть нарушилась последовательность. Не «мы хотим создать шедевр – что для этого нужно?», а «мы должны обеспечить всех людей в театре, и только потом уже подумаем о шедевре». Искусство стало вторичным. Быт победил высшую цель.
Мне кажется, что именно поэтому независимые проекты вроде моего «Men in Motion» становятся интересны и артистам, и зрителям. В этом случае за основу берется идея, чистое искусство, а потом уже все думают, как это можно сделать лучше. Бытовые вопросы становятся только вспомогательными, но не главными.
– Насколько трудно пройти карьерную лестницу в балете: школа, кордебалет, солист, премьер?..
– Это, конечно, очень сложно, а особенно сейчас. Если раньше во всем мире были, скажем, десятки хороших балетных школ, то теперь их тысячи. Каждый год выпускается огромное число танцовщиков, которые борются за практически то же самое количество мест в труппах. Везет получить шанс и использовать его лишь немногим. Хотя что такое успех – для меня это всегда было загадкой.
– А у вас успешная карьера?
– Не знаю. Мне просто нравится танцевать. Вот я и танцую.
– А бывало, что вы выходили с репетиции или спектакля и думали: черт, ну зачем я вообще за это взялся?
– Да, конечно, бывает периодически, что жалеешь о выборе профессии. Дисциплина все же очень жесткая, нужно постоянно перебарывать самого себя, ограничивать, держать в форме. Важно все: что ты съел, когда, позволил ли ты себе выпить бокал. Бывает, что-то не получается, но ты все равно должен вставать и пробовать снова и снова. Знаете, есть такая фраза: важно не сколько раз ты упал, а сколько раз ты встал и пошел дальше. Если вспоминать легенд: Рудольф Нуриев, Энтони Дауэлл, Сильви Гиллем, то их отличал не только талант, но и колоссальная дисциплина и постоянная работа над собой. Они как раз очень часто падали, но всегда поднимались. Тебя всегда будет что-то останавливать, но препятствия нужны для того, чтобы их преодолевать. Тогда придут и шансы, и победы.
– Существует ли конфликт между классическим балетом и современной хореографией?
– Лично я не использую такое деление. Балет, который мы называем классическим, когда-то тоже был новым, непонятным и современным для наших предков. Танец – это когда создается некий акт творчества, а потом повторяется, воссоздается. Но многие забывают, что, воссоздавая, нужно каждый раз все равно вкладывать в него жизнь. Если относиться к этому, как к ремеслу, воспроизводить механически, то это уже не искусство. Так вот современная хореография создается прямо сейчас. А классический балет – воссоздается в наши дни, но все равно он наполнен жизнью. Если это сделано с душой, то все будет смотреться интересно.
Действительно, есть люди, которые не приемлют современные танцы и называют их непонятными. А есть те, которые ругают классический балет за будто бы архаику. Для меня такого противопоставления нет. «Men in Motion» – это ведь как раз об истории танцев. На предыдущих показах многие адепты классики удивлялись тому, что, оказывается, есть интересная новая хореография, а поклонники всего нового наоборот поражались, что и старые постановки выглядят свежо и интересно.
В этом спектакле я за один вечер показываю ретроспективу развития мужчины в балетном театре. Дело в том, что период до начала XX века – это романтика. «Жизель», «Лебединое озеро», «Спящая красавица», «Сильфида» – даже по названиям видно, кто в спектаклях всех главнее: балерина. Все элементы работали на такой своеобразный матриархат. Но мир менялся, в начале прошлого века все ставилось под вопрос. И благодаря этому мужчины получили право быть в центре внимания.
– Феминизм наоборот.
– Да, в балете равенство все же случилось. И, кстати, не в последнюю очередь благодаря киевлянам: именно в украинской столице родились великие Вацлав Нижинский и Серж Лифарь. Когда-то именно Нижинский в работе Михаила Фокина «Видение розы» просто захватывал внимание публики. Тогда это было неслыханно: большая часть аплодисментов впервые доставалась мужчине, а не его партнерше Тамаре Карсавиной.
На сцене я стараюсь показать эти ключевые моменты изменений роли мужчины в балете. В свое время они действительно произвели грандиозный эффект. Как, например, «Послеполуденный сон фавна», где открыто показана сексуальная страсть. Сто лет назад это было шоком: одна половина зала уходила в ярости, а вторая аплодировала стоя, потому что это был прорыв. Сейчас шока от такого уже нет. Но это все равно важная веха в развитии мужского танца.
Есть еще, например, «Лебединое озеро» Мэтью Борна 1994 года. Этот спектакль был на первых страницах газет по всему миру, потому что всех лебедей играли мужчины. Ну а почему бы и нет – лебеди ведь и правда бывают мужского пола. Просто все привыкли к другому. Но иногда я встречаю людей, которые смотрели только эту постановку, и вот для них шоком будет уже «Лебединое озеро» с балеринами.
– Каким вы видите будущее балета? Казалось бы, все уже станцовано.
– Думаю, что новые движения уже, конечно, никто не изобретет. Но будущее у балета все равно светлое. Дело в том, что язык танца – естественный, а потому более сильный. Язык движения понятен всем живым существам. Ты смотришь на собаку – и по ней видишь, что подходить не стоит, ты понимаешь, когда кошка приглашает тебя играть. Не нужно ничего говорить, все и так понятно. Это более мощный уровень общения, чем языки. Мы видим – и начинаем чувствовать, и только потом возникают слова. Ощущения всегда первичны, а танец работает именно с ними.
Фотграфії: Пресс-служба Ивана Путрова, Elliott Franks, Christine Kreiselmaier.
