26 серпня 2015

Преданы душой и делом: как приговор Олегу Сенцову стал вердиктом всей России

Вчера украинский режиссер Олег Сенцов был осужден российским судом на 20 лет лишения свободы. Главный редактор bit.ua и кинокритик Владислав Недогибченко написал для Platfor.ma о том, почему этот процесс пугает даже больше, чем многое другое, происходящее с россиянами.

 

 

Когда в 2010-м на экраны выходил фильм Сергея Лозницы «Счастье мое», многие обвинили его в русофобии. Напомню, там деревня спивается, дальнобойщик не может из нее выбраться, а в конце два мента его и вовсе начинают пытать без причины. Те, кого фильм тогда разозлил, говорили о том, что такого быть не может, и вообще все это сделано только потому, что на европейских фестивалях любят ужастики про постсоветский мир. То же самое случилось в прошлом году с «Левиафаном» Андрея Звягинцева. Проходит немного времени, и в стране из фильмов Лозницы и Звягинцева происходит событие еще более чернушное, бессмысленное и беспощадное. Происходит, причем, на государственном уровне, под прицелами камер и под шум обращений Альмодовара, Вендерса, Лоуча, Ли, Вайды, Каурисмяки и остального кинематографического мира с мольбами прекратить этот ад. Украинскому режиссеру Олегу Сенцову дают 20 лет строгого режима из запрошенных 23-х при фактическом отсутствии каких-либо совершенных действий.

 

Если вы смотрели последнее слово Сенцова в суде, то, скорее всего, словили себя на ощущении, будто перед вами находится кто-то очень знакомый: сосед, приятель, друг детства. Простой человек с простой манерой речи, вспоминающий понятные всем цитаты из «Мастера и Маргариты» и транслирующий те же самые абсолютные истины, которые мы произносим во время политических споров. Эта честная простота, кстати, видна и по его единственному фильму «Гамер» – истории тихой личной борьбы паренька из наших дворов с компьютерными клубами и депрессивной зимой. Сенцов и сам откуда-то оттуда – «Гамера» он снимал за $20 тыс. в компьютерном клубе, которым сам же владел, набрав непрофессиональных актёров, пугающих своим реализмом.

 

Во время крымских событий Сенцов поддерживал Автомайдан, подвозил продукты в заблокированные украинские воинские части и выступал против аннексии. В мае 2014-го года он направлялся на акцию протеста в Симферополе, и был задержан ФСБ по подозрению в терроризме. Следствие базируется на показаниях нескольких человек, один из которых впоследствии откажется от своих слов и заявит о применяемых пытках, а второй не будет зачитывать свои показания лично. С остальными доказательствами все приблизительно так же. Обвинение приплетет к делу «Правый сектор» и еще несколько людей в качестве свидетелей, которые ни Кольченко, ни Сенцова и вовсе не знают. С материалами следствия можно ознакомиться, например, здесь, только будьте осторожны, там, среди прочего, свидетели обвинения говорят о том, что «Правый сектор» – структурное подразделение Соединенных Штатов. Не нужно быть юристом, чтобы, как минимум, озадачиться, положив на одну чашу весов срок вынесенного приговора, а на другую – «состав преступления».

 

 

После всего произошедшего у нас, простых смертных, объяснимо обостряется желание проанализировать произошедшее и понять реальную мотивацию тех, кто этот приговор на самом деле составлял – кто бы эти ни был. Мы предсказуемо начинаем соревноваться в гипотезах о том, что это: показательная порка, демонстрация силы в телевизоре, реинкарнация советских репрессий? О правосудии речь не идёт, так как даже для его российской версии этот процесс уходит в неуправляемый занос. К примеру, в 2005-м году в Москве судили Зару Муртазалиеву, которой также инкриминировали подготовку к теракту с весьма сомнительной доказательной базой. Она была приговорена к 9 годам колонии общего режима. За взгляды еще в советское время семь раз судили Мустафу Джемилева. В общей сложности он отбывал наказание 15 лет.

 

Процесс Сенцова – это даже больше, чем просто политическая борьба. Это, в том числе, издевательство системы над нормальным думающим человеком, который с этой системой даже не успел толком побороться – он просто был против, и уже этим, получается, виновен. Демонстративное рычание на всех – и на тех, кто за (чтобы уважали), и особенно на всех остальных (чтобы боялись). Рычание прямолинейное и циничное настолько, чтобы остатки здравомыслящих не могли поверить, что такое вообще может происходить в XXI веке. Все по Гитлеру: «Ложь настолько огромная, что никто не поверит в то, что кто-то имел смелость обезобразить действительность так бесстыже». 

 

Кто-то скажет, что глупо удивляться этой системе после аннексии, Донбасса, «распятого мальчика» и 84-процентного культа личности. Казалось бы, должны были привыкнуть. Но, как оказывается в итоге, «Левиафан» и «Счастье мое» – это еще цветочки, у системы всегда найдутся новые идеи.

 

И тем страшнее от всего этого. Альфред Хичкок говорил, что больше всего пугает неизвестность. Так ведь вот же она – неизвестность того, есть ли у подобного ада предел? И чем все обернется в следующий раз?

 

Об этом невозможно говорить не пафосно. Политические заключённые и пленные – это уже драма, к которой нам, учитывая события последних лет, не привыкать. Но заключённый, изначально далёкий от военных действий, отец двоих детей (у одного из которых диагностирован аутизм), не политический деятель, не военнослужащий, а сам себя сделавший режиссер, поющий за решёткой гимн во время оглашения приговора – это, чёрт возьми, переводит драму в разряд героического эпоса. Дело Сенцова – одновременно трагедия и триумф человека: простого, способного, живого, с принципами.

 

Вот только от этого ещё тяжелее.