1 грудня 2014

Затерянный мир: Катерина Тейлор о времени, когда в Луганске еще не было войны

Арт-менеджер и сооснователь Platform for Contemporary Art Катерина Тейлор выросла в Луганске. Для нас она посмотрела видеозапись своего школьного концерта 1998-го года и поразмышляла над тем, что одна старая кассета может пробудить бездну воспоминаний о том, как люди Донбасса были друзьями и музыкантами, а не бандеровцами и сепаратистами.

 

Фотографія: shutterstock.com

16 лет назад я уже была взрослой. Обескураживающий факт.

 

Узнала я об этом, пересмотрев видео, которое в 1998-м снял мой одноклассник Артем. Он записывал концерт рок-группы, в составе которой я тогда имела честь солировать. Видеокамера образца 1998-го года была размером с современный кухонный комбайн. Домашнее видео в те годы было доступно только избранным. Он был из таких – сын успешных рекламщиков, он тайно заимствовал у отца всевозможные технические новинки, над которыми мы регулярно проводили эксперименты.

 

Именно благодаря этому человеку (о судьбе которого я ничего не знаю), какие-то отрезки моего отрочества и бесславной карьеры рок-звезды остались на ленте старой видеокассеты. Также сохранились кадры индустриального пейзажа Луганска, где я тогда жила, советской архитектуры квартала, напрочь лишенной всякой романтики, аскетичного убранства скромной школы. Кадры всего того, чего больше не существует.

 

1998-й. Луганск. Квартал Южный. Школа номер 51. Актовый зал. Стою на сцене. Самоуверенная малолетка с микрофоном в руках. На мне туфли на платформе размером со шлакоблок, обтягивающие стрейчевые брюки, красная полиэтиленовая рубашка, купленная специально для сцены в сэконд-хенде и перешитая вручную. Короткая стрижка и демонический макияж, достойный Мерлина Мэнсона. 

 

Передо мной зал в 100 посадочных мест. Он полупустой. Хотя нет. Наполовину полный. Кресла из светло-коричневого ДСП. Когда кто-то встает, их сидушки лязгают, задавая ритм. Позади меня шоколадного цвета плюшевый занавес с выбитыми на нем цветами.

 

Художественным руководителем нашего ансамбля был Сан Саныч. Интеллигентного вида человек-оркестр – он профессионально играл на любом предмете, который издает хоть какой-то звук. Бас, ритм, соло, синтезатор, два соло (женское и мужское), три бэка, ударники. Состав группы был серьезным. Все умели играть на всем. Важным элементом была светомузыка, которая сияла так яростно, что эпилептикам лучше было держаться от нее подальше. 

 

Рок-концерт в разгаре. Поем мы самозабвенно и бездарно. Репертуар группы под, как тогда казалось, многозначительным названием Resize включает хиты того времени. Перепеваем «Сектор Газа», «Агату Кристи», «Машину Времени», «Чиж&Со», ДДТ. Возможно, именно в моем исполнении Луганск впервые услышал «А я пливу у човні» Ирины Билык. Вершиной же несостоявшейся карьеры певицы стала безвременная Zombie от Cranberries. Мой английский был чрезвычайно плох. Он был плох настолько, что даже понимая – никто все равно не знает его лучше, мне было стыдно. Радовало одно – преподаватель иностранного был один на школу, и учил всех одинаково безалаберно. Разоблачение не грозило.

 

Но вокально-инструментальный ансамбль – это ведь не только про слова и музыку. Это про романтику, про то, что благодаря твоему голосу взрывается звук и ты воспроизводишь что-то, что без тебя невозможно. Кроме того, когда играешь в группе – можно остаться допоздна, потому что «нет, мама, я не гуляю, а репетирую». У равных это вызывает уважение, у учителей – снисходительность. И да, конечно, любовь поклонников, цветы, слава и деньги. Ничего подобного со мной не произошло. Поэтому я репетировала и мечтала. О том, что мы вместе на большой сцене. Фанфары, бурлеск, мировое признание.

Фотографія: shutterstock.com
 

Где теперь все эти люди? Как сложились их судьбы? Кем они стали? Где живут? Попал ли снаряд и в их дом? Ах, да. Говорили, попал. В квартиру Жени (бас-гитара). Его родители жили как раз напротив школы (один из первых стратегических объектов, который пострадал от снаряда еще в мае). От взрыва в квартире разнесло все окна, и, говорят, разрушило все внутри. 

 

Дом моей подруги Гали (бэк-вокал) стоит на окраине квартала. Он угловой и принимал на себя основной удар с мая по август 2014-го. Там проходили абсолютно все праздники. Балкон расстрелян в решето. Это первое место, куда родители отпустили с ночевкой. Окон нет, стены покорежены взрывами. Это место свиданий и безумных вечеринок.

 

Спустя восемь лет после того полузабытого концерта я буду крестить дочь Гали. А еще через десять она сама открестится от меня, не простив участия в Майдане.

 

Через два года после того концерта я навсегда уеду. Все мои друзья со временем тоже разъедутся и разбредутся. Будем честными – мы все по разным причинам и в разное время оставили эту землю умирать, а не возрождаться. Мы все предпочли интересы собственные перед общественными. Нам было безразлично, что будет с этим местом.

 

Теперь от квартала не осталось почти ничего. Ничего из того, что можно рассмотреть в этом безмятежном документальном фильме на запыленной видеокассете. В фильме о молодости и музыке. 

 

 

Финал. Аплодисменты. Сан Саныч объявляет окончание концерта. Представление членов группы. Соло-гитара виртуозно выдает «Полет шмеля». Зал ликует. На сцену снова выходит одиозный солист. Окидывает всех презрительным взглядом. На нем косуха, рваные джинсы. Стриженый лихо затылок, чуб занавесом падает на скулы. Заявляет: «Те, кто хотят – могут уходить. Но концерт не окончен. Он продолжается». Зал оглушают пронзительные звуки электрогитары. Убогой радугой взрывается светомузыка. Вокалист затягивает Чижа – «Вот пуля просвистела, в грудь попала мне».

 

И оказывается прав насчет всего поколения.