Владислав Рашкован: «Мы будем гордиться, что жили в Украине именно в это время»
В рамках совместного с [kmbs] спецпроекта Changers мы общаемся с людьми, которые меняют этот мир к лучшему. Полтора года назад успешный банкир Владислав Рашкован пришел в НБУ, чтобы реформировать украинскую финансовую систему. Platfor.ma поговорила с Владиславом о том, как украинцам нужно забывать доллар и полюбить гривну, почему дно кризиса все-таки позади и что позитивные изменения в стране уже необратимы.
– Как предельно простыми словами можно описать нынешнюю ситуацию в банковской сфере Украины?
– Я бы сказал так: раннее декабрьское утро после многодневного шторма, впереди холодная, но короткая зима, а потом придут весна и лето. Если перефразировать более профессиональной лексикой, то и с точки зрения макроэкономики, и финансов, и военных действий мы прошли «идеальный шторм». Однако дно все-таки уже пройдено и большинство проблем позади. Теперь впереди долгий путь по перестраиванию банковской системы, дополнительной капитализации и консолидации банковского сектора. В будущем банков будет меньше, но они будут более сильными и стабильными. Финучреждения смогут вернуться к своей основной деятельности – кредитиванию экономики – ведь без помощи со стороны банков развиваться стране очень сложно.
– Вы упомянули военные действия. Насколько значим фактор войны в медленном ходе реформ?
– Недавно президент Петр Порошенко выступал в Колумбийском университете и сказал, что война – это не повод не делать реформы. Я бы даже сказал, что война – это отличный момент для реформ. Помните, как у Льюиса Кэролла: «В быстро меняющемся мире приходится бежать изо всех сил, чтобы оставаться на месте, а чтобы попасть куда-то, надо бежать вдвое быстрее». Так вот, во время войны нужно бежать действительно вдвое быстрее, чтобы не дать врагу никакого шанса.
– При этом в обществе есть довольно серьезное недовольство: реформ, мол, нет и вообще, ребята, чем вы там занимаетесь?.. Работа вообще идет?
– Я уже как-то говорил – страна сейчас находится в состоянии евроремонта, а жить в такое время, безусловно, трудно, гораздо труднее, чем в отремонтированной квартире. На данный момент действительно очень много сделано во всех отраслях экономики. Где-то больше, где-то меньше. Где-то более видно, где-то меньше. Но поверьте – большое видится на расстоянии.
– А в Национальном банке?
– Сказать, что мы преуспели в реформах можно будет тогда, когда люди их почувствуют. Но это же не вопрос одного момента. Тем более, что в головах до сих пор сидит двадцатилетний якорь по поводу стабильности курса, который на самом-то деле стабильным, разумеется, не был: было плато, затем шок, когда курс менялся, снова плато и снова шок. Чтобы избавиться от ментальной привязанности к этому показателю, как главной оценке, нужно планомерно работать.
Возвращаясь к Нацбанку – я называю это геометрией трансформации. В прошлом Национальный банк можно было бы представить в виде треугольника. В его главе руководитель, внизу – рядовые сотрудники, что четко демонстрирует иерархическую структуру. А мы пытаемся выстроить скорее матричную структуру, где расстояние между главой и конкретным исполнителем значительно уменьшается. Кроме того, очень важно, чтобы за каждую функцию регулятора был ответственный человек: будь то монетарная политика, кредитование или HR. Думаю, что следующим шагом будет построение круга – где все сотрудники держатся одинаково и нет никого, кто более приближен к центру.
Нацбанк перестраивается из географической системы в матричную, из автократической, когда босс – это главное и все ждут его решения – в более коллегиальную, из иерархической – в более плоскую. Главное концептуальное изменение – сотрудники перестают ждать решения сверху, они сами предлагают его. Принцип «скажите, что нам нужно делать» больше не работает. Тебе приносят не проблему, а решение. Все это делается для повышения качества системы принятия управленческих решений, но и для роста самих людей, которые работают в банке
Кроме того, мы пытаемся поменять систему, когда человек пожизненно работает в НБУ. Регулятор должен быть профессиональной системой, из которой человек, поработав 5-7 лет, сможет потом вернуться в коммерческий сектор, чтобы усиливать его. Нацбанк должен быть тем местом, где люди с высоким профессиональным уровнем еще более развиваются. Поэтому мы ищем и находим лучших людей на рынке, которые присоединяются к нашей команде. Лично я профессионально счастлив, каждый день перенимая что-то новое от наших сотрудников – на разных уровнях.
– Вы сотрудничали с Национальным банком в качестве банкира, а теперь взаимодействуете с банкирами в качестве регулятора. Изменилось ли ваше мнение об этой коммуникации?
– Помимо тех изменений принципов НБУ, о которых я говорил –централизация, матричная система, коллегиальность, демократичность – я бы упомянул еще и прозрачность. В том числе открытость для критики. Еще в прошлом году мы начали проводить регулярные встречи с топ-40 банкирами – сейчас они случаются раз в месяц. Встречались мы и с совсем большой группой более мелких финучреждений. Это диалог, профессиональное общение. Раньше к регулятору нужно было долго записываться, ждать встречи, сейчас же связь между руководством Нацбанка и банкирами – на расстоянии одного e-mail.
– Власть неспешно, но все же осознает важность пиара своей работы и достижений. Как с этим в НБУ?
– Не судите нас по обещаниям, а судите по реальным делам – это не я сказал первым, но часто это повторяю. Лично я человек, который не привык много обещать, важнее – конструировать будущее, видеть картинку и идти к ней. Но чтобы повысить доверие к органам власти в условиях традиционного к ним недоверия – однозначно важно рассказывать и о направлении, и о пути, и о промежуточных достижениях. Если в начале пути мы в задачах пиара значительно отставали – просто потому, что никто особенного этого не умел, к тому же все были нацелены на результат – то за последние полгода мы все-таки пошли вперед. К тому же надо понимать, что Нацбанк – это все же регулятор, который влияет на огромное число экономических агентов. Мы должны не только обещать много всего, но и быть крайне аккуратными в своих словах, так как очень часто наши обещания становятся самосбывающимся прогнозом.
У пиара есть еще один аспект. Я сотрудникам обычно рисую такую матрицу: как вы делаете – хорошо и плохо, и что о вас говорят – одобрительно и не очень. Кто самый счастливый в этой схеме?
– Тот, кто хорошо делает и о нем хорошо говорят?
– Вот, вы ответили, как 99% людей. Это синдром отличника. На самом-то деле самый счастливый тот, кто делает плохо, а о нем говорят хорошо. А самый несчастный – который делает хорошо, а оценивают плохо. Мне кажется, что НБУ очень долго находился именно в этом квадранте. В общем, НБУ пытается информировать людей о своей работе и вернуться в квадрант отличников.
– У НБУ в плане пиара особая история, ведь при упоминании центробанка у многих сразу загорается перед глазами курс гривны.
– Долгие годы доллар выполнял значимую функцию денег в экономике Украины. И самое главное – даже не средства платежа в дорогих покупках, он стал играть функцию меры стоимости. И поскольку это основная функция денег, то бороться с мышлением людей в плане доллара очень сложно. Если я вас быстро спрошу, сколько стоит квартира в центре Киева, то что будет?
– Я отвечу в долларах.
– Да! Даже не в евро – никого не интересует курс европейской валюты или фунта. Одним из результатов наших реформ для конечных потребителей будет то, что люди перестанут так сильно задумываться о курсе доллара. Это не значит, что он не будет играть роль средства сбережения и платежа за границей, хотя точно так же вы можете использовать за рубежом карточки. В целом, это долгая работа – привить доверие к национальной валюте, а затем и любовь.
– Сделайте прививку доверия прямо сейчас: курс будет стабилен?
– Восемнадцать месяцев отвечаю на этот вопрос.
– И будете отвечать еще долго.
– Вот когда перестанут задавать – это будет для меня хороший знак. Вопрос же не в стабильности – у нас курс гибкий, он меняется каждый день.
– Я про резкие скачки.
– Задача Нацбанка – сглаживать эти скачки. Но курс – это зеркало экономики. Если общая ситуация будет улучшаться – курс гривны повысится, если экономика будет падать – курс тоже. Причем не только в абсолютном значении, но и относительно наших торговых партнеров. Все взаимосвязано, Украина очень открытая миру экономика, мы серьезно зависим от внешних рынков. Любые движения на рынках металла, зерна, химии, газа сильно влияют на нашу экономику. Так что курс будет гибким и будет отражением ситуации в экономике. Курс – это лишь переменная в глобальном уравнении, и далеко не самая главная.
– Насколько сейчас адекватна структура самого Нацбанка? Вам удалось избавиться от непрофильных структур вроде университета и поликлиники?
– В Нацбанке было 11800 человек, а на начало сентября уже 7700. Наша задача к концу года – снизить число сотрудников до 5300. Много это или мало? Нельзя сравнивать, ведь за последние 20 лет НБУ впитал в себя много такого, чего нет в других центробанках мира. Вот у меня на стене схема, где я вычеркиваю те структуры, которые мы уже вывели из системы НБУ. До конца года мы планируем вывести на аутсорс охрану и оптимизировать тысячу человек, которые занимались внутрихозяйственной деятельностью – водители, уборщики, электрики.
Возьмем банкнотно-монетный двор с его тысячью сотрудников и фабрику банкнотной бумаги с 370. Все эти люди занимаются тем, что вроде как действительно относится к функциям НБЦ. Но во многих центробанках мира таких структур нет – это отдельные компании и даже не всегда государственные. Так что вопрос оптимизации очень сложный и комплексный.
– Насколько старые кадры в госструктурах саботируют изменения или противятся им?
– Вы знаете, я где-то с мая этого года перестал вообще использовать выражение «старые кадры». Оно не отражает сущности задач и проблем. Скажем так: большинство людей, где бы они ни были, не любят изменений. Страх перед трансформациями – один из самых сильных, ведь перед тобой неопределенность. Первое, что интересует людей: а что будет с моей позицией, зарплатой и кто будет мой босс? Как специалист по трансформациям я знаю: чем раньше ты покажешь этим людям «дорогу к жизни», как говорил Сунь Цзы, тем легче будут проходить изменения. Нужно просто говорить с людьми. Сейчас явного сопротивления нет, но есть некая усталость от достаточно быстро происходящих комплексных изменений.
– Приходилось сталкиваться с тем, что какие-то распоряжения могли просто увязнуть в переписке и согласованиях?
– Конечно, но в коммерческом секторе все точно так же. У нас в десятке крупнейших есть 2-3 банка, которые до сих пор не закончили собственную реорганизацию, начатую еще в 2006-2007 годах. Это говорит о том, что трансформация комплексных структур - достаточно сложный процесс. Банки проходят этот процесс последние 5-7 лет. Мы пытаемся это сделать за полтора-два.
В госструктурах есть серьезная проблема с отсутствием ответственности. За ворохом согласований, подписей и переписок ответственность конкретного человека серьезно снижается.
Кроме того, за все годы, что я занимаюсь трансформациями, я вывел для себя такое понятие как intellectual dishonesty – интеллектуальная нечестность. Человек всегда будет доказывать, что он прав, чтобы повести лодку в нужном направлении: сохранить работу, свое подразделение или свой продукт. И он будет использовать только ту часть информации, которая ему выгодна, и скрывать ту, которая вредит. Так вот, не сказал бы, что уровень intellectual dishonesty в Нацбанке выше, чем в коммерческих структурах. Просто в центробанке «дорога к жизни» хуже освещена, чем в частных компаниях, поэтому часто нечестность выходит на первый план.
– В начале двухтысячных вы проходили стажировку за границей. Насколько качественно украинское финансовое образование по сравнению с западным?
– Я еще и пять лет проработал преподавателем и руководил трансформацией вузов в Одессе. Но уже десять лет я этим не занимаюсь, так что профессионально говорить на эту тему мне сложно. Но я бы сказал так: и западные модели образования, и постсоветская – все нуждаются в изменениях. Исторически у нас система образования строилась на модели, что человек – это кладезь мудрости. В вашу голову пытаются засунуть как можно больше информации, не заботясь о том, что вы будете с ней дальше делать. Однако эта модель с появлением Google, Википедии и 3-4G просто теряет свою актуальность. Зубрить и запоминать множество всего сейчас просто не нужно. Это уже неприменимо – ты можешь очень легко найти любую информацию за секунды, в то время как на ее запоминание в учебных заведениях уходит годы.
Западные модели образования больше были построены на решении проблем и задач: тесты, case studies, ролевые игры были прекрасными инструментами для развития problem solving способностей. Предполагалось, что у вас есть некий набор задач, и чем больше вы их узнаете, тем легче вы потом сможете их решать на практике. На мой взгляд, в нынешнем мире с его колоссальным уровнем неопределенности эта модель тоже начинает терять актуальность. Вы не можете заранее знать задачи, которые будут перед вами через пару лет. Проблемы меняются. Вчера вы думали над этичностью клонирования овечки Долли, а сейчас размышляете над тем, как на 3D принтере распечатать печень человека. Эти вопросы в совершенно другой плоскости, хотя важно и то, и другое.
Сейчас по-настоящему важен методологический аппарат для решения разнообразных задач и собственно открытый ум. Мне кажется, в будущем образование пойдет в направлении, которое будет Вам позволять очень быстро познавать некую очень узкую область знаний в рамках своего направления и так делать каждый раз, когда перед вами будет возникать новая задача. Быстрые действия в условиях высокой неопределенности – вот, чему будут учить в будущем на финансовых специальностях.
– Квалифицированы ли молодые специалисты без особого опыта, приходящие на работу в Нацбанк? Или таких в центробанк не берут?
– Да нет, берем, конечно. Но мы ведь специфическая организация. По сути, мы надстройка над коммерческими банками. Если ты приходишь в надзор, то предполагается, что у тебя есть некий опыт аудита, риск-менеджмента или бухгалтерии. Нужно уметь мыслить и тянуться к познанию, поскольку в центробанке можно узнать очень много нового. Именно такие люди к нам и приходят.
– Как вы считаете, изменения в стране – в том числе благодаря таким людям – уже необратимы или есть риск скатиться в болото?
– Изменения уже необратимы. И главное в этом не люди, которые пришли во власть, а гражданское общество. Что важно для такого общества – эта институализация. Майдан – это хорошо как место волеизъявления и высказывания своей гражданской позиции…
– Однако Майдан так и не произвел ни лидеров, ни институтов.
– Правильно, но он не произвел лидеров именно потому, что не было институтов. Я думаю, что это хороший урок для гражданского общества, и сейчас именно в гражданском обществе появляется все больше структур и институтов. Задача общества – не столько контролировать, сколько помогать. В том числе делегировать своих лидеров во власть. Сегодня во власть пришло большое число активных людей. Но важно понимать, что большинство из них – спринтеры. Они ожидали быстрых побед – и это действительно нужно для повышения доверия к государству. А в государстве нужны люди, которые готовы бежать марафон. Страну нужно строить и дело это небыстрое. Возвращаясь к аналогии с ремонтом – хороший ремонт за неделю не делают. Но уверен, что мы будем гордиться, что родились и выросли в Украине, и жили именно в это время – время масштабных перемен общества.
