28 серпня 2015

Севгиль Мусаева-Боровик: «Цена обещания должна стать для политиков очень высокой»

Почти год назад Севгиль Мусаева-Боровик возглавила «Украинскую правду» – одно из самых крупных и влиятельных медиа в Украине. Кроме этого, в свои 27 она успела поработать в Forbes Украина, запустить бизнес-издание Hubs и пережить аннексию родного Крыма. В рамках спецпроекта Changers про людей, которые меняют мир, Platfor.ma поговорила с Севгиль об изменениях в жизни страны, украинцев и ее собственной.

 

 

– Перед тем, как стать главным редактором «Украинской правды», вы работали в крупном медиахолдинге UMH, а затем создавали собственный нишевый проект. Тот опыт очень отличается от того, что вам приходится делать сейчас?

 

– Если говорить о Forbes, то это была хорошая школа стандартов.  У нас были особые требования, например, не принимать подарки дороже $50.  Были свои строгие правила подхода к источникам, текстам, форматам. Это научило меня ответственно относиться к работе. Привыкая к такой высокой планке, ты продолжаешь ее держать в других изданиях тоже.

 

Что касается Hubs, то его запуск – очень непростая история. Как мне кажется, проект стартовал с одной стороны в очень хороший период, а с другой – в очень сложный (Hubs запустили 25 февраля 2014 года. – Platfor.ma). Изначально мы позиционировали себя как бизнес-издание, но события Майдана, аннексия Крыма, война на Донбассе… В первую очередь людей интересовал вопрос безопасности, а уже потом все остальное. Конечно, мы реагировали – и это было оправдано.

 

– А что с «Украинской правдой»? Ведь это одно из самых главных и влиятельных медиа в стране.

 

– «Украинская правда» для меня – это огромное испытание и вызов. В целом, я понимала, куда я иду и с какими сложностями мне придется столкнуться: огромный массив информации, много авторов… Единственный фактор, который я не учла – все, что делает «УП», находится под микроскопом общественности.

 

Если другим изданиям прощают какие-то ошибки, то нам нет. Любая неточность становится темой для обсуждения и порицания. Здесь цена каждого слова очень велика. Знаете, это как в Советском Союзе было – это тот тип газет, которыми убивают мух и министров.

 

– Через вас проходит огромный поток новостей. На какие темы стараетесь обращать внимание?

 

– В связи с тем, что мы находимся в периоде изменений, мы должны уделять внимание и теме реформ, и деятельности власти. Мы обязаны показывать, что где-то до сих пор процветает коррупция, а кто-то принимает плохие решения.

 

– Помимо этого постоянно появляются новости из родного вам оккупированного Крыма. Это, наверное, сложнее всего?

 

– Признаюсь, что еще год назад мне было легче воспринимать новости оттуда, чем сейчас. Психологи говорят, что потерю Крыма можно сравнить с потерей близкого человека. Потеря – это всегда больно, но человек проходит несколько стадий: неприятие, переживание и так далее. Я общаюсь со своими крымскими друзьями и замечаю, что мы все проходим эти этапы – и у всех одинаковые симптомы.

 

– Последней стадией считается смирение. Ви хотите сказать, что скоро это случится и с вами?

 

– Нет-нет. Смирение означает признать, что все так и должно быть. Все-таки я верю, что нет.  Но это очень сложно описать словами.

 

– В последнее время украинские СМИ стали меньше говорить о Крыме. Что это значит для вас?

 

– Иностранные журналисты интересуются тем, что там происходит, особенно тем, что касается нарушения прав человека. Ясно, что, когда началась агрессия на Донбассе, вопрос человеческих жизней перевесил. Когда сбивают самолеты и обстреливают мирное население, вопрос Крыма немного отходит в сторону.

 

 

– Как вы не сходите с ума?

 

– Это трудно, конечно. Честно говоря, я не люблю ходить в отпуски. Мой первый полноценный отпуск был в прошлом году. Тогда я поняла, что мне нужно ненадолго отключиться от этого информационного потока.

 

За день происходит огромное количество разных контактов с коллегами, читателями, пресс-секретарями, депутатами. А еще нужно редактировать тексты, и я стараюсь делать и свои материалы – все-таки  не хочу заниматься только редакторской работой.

 

– Вы не думали уйти из журналистики и заняться общественной деятельностью? Вы же создавали Крым.SOS – может, стоит вернуться?

 

– Сейчас однозначно нет. Мне интересна журналистика, и я хочу менять эту страну именно посредством нее. Я еще не все сказала в своей профессии.

 

В то же время очень сложно делать исключительно редакторскую работу, когда ты не можешь поехать к себе на родину, когда переживаешь за близких, которые остались там. Это доставляет ужасный моральный дискомфорт, я чувствую, что не могу изменить ситуацию. Порой мне стыдно, что я не могу помочь тем людям. Мне жаль мой народ, но от меня мало что зависит.

 

– У вас есть «Украинская правда» и миллионы читателей.

 

– А что мы можем изменить, если Сенцова и Кольченко сажают на 20 и 10 лет по сфабрикованному делу? Одно дело – написать заметку о чиновнике-коррупционере, когда есть шанс, что его уволят. А здесь, наверное, нужны другие рычаги влияния.

 

– Как вы думаете, что происходит с украинцами последние два года? Вы видите, как меняются читатели?

 

– Я ни в коем случае не виню читателей, но они стали агрессивнее относиться к СМИ. Это следствие происходящих событий, в том числе российской пропаганды. Люди злятся, когда мы ошибаемся, намного больше, чем раньше. Сейчас цена ошибки очень высока.

 

На всех нас происходящее повлияло по-разному. Кто-то обрастает толстой кожей, у меня тоже есть такие приятели. Они ушли во внутреннюю миграцию, для них войны в стране нет. У кого-то проявляется злость, что тоже не несет ничего хорошего. Для меня эти события очень многое разъяснили, это как лакмусовая бумажка, проверка на человеческие ценности.

 

Война задела очень многих. У меня, например, погибли знакомые, у кого-то – сын, кого-то призвали, кто-то остался инвалидом. Те, кто живет на оккупированных территориях и поддерживает Украину, находятся в состоянии глубокой депрессии.

 

Усталость может сыграть с нами плохую историю. Точно так же, как то, что люди возвращаются из АТО и не проходят никакой психологической реабилитации. Это может стать бомбой замедленного действия.

 

– А отношение политиков к обществу меняется? С представителями власти стало легче общаться?

 

– Мне кажется, нет, ничего не изменилось. Посмотрите на то, как ведут себя участники коалиции в Верховной Раде, за что они бьются, что является предметом торга – это должности, квоты, денежные министерства. Это проблема воспитания всей политической элиты.

 

– Но мы же пытаемся ее перевоспитать, разве нет? Во власть попали новые люди.

 

– В Украине так получилось, что где-то в середине 90-х произошла негативная селекция политической элиты. Это было при Кучме, когда на должности приглашались только нужные люди с определенными качествами. Это такой закрытый клуб.  Как человек извне, ты всегда будешь лишним элементом, система сама тебя вытолкает.

 

Чтобы произошла полная смена элиты, нужно лет десять, а то и больше. Если мы будем работать, то в лучшем случае через 10 лет будем наравне с Латвией или Эстонией. Но до Сингапура, например, нам очень далеко. Сингапур тоже не сразу стал таким, как сейчас – это был длинный путь. Нам нужно идти по своему пути, нет единственно правильного рецепта успеха.

 

После Майдана много говорили об очищении, о новых лицах во власти. Изменения происходят медленно – и этому можно найти много объяснений. Но мне кажется, что мы должны радоваться и этому.

 

 

– Не кажется ли вам, что люди хотят от власти невозможного? Изменения же зависят не только от них, но и от нас.

 

– Да, это вопрос к людям тоже. То, что они готовы, очевидно. У меня есть много знакомых, которые готовы идти даже на низкооплачиваемую работу. Мой муж, например, у которого западное образование и диплом престижного вуза, пошел работать в управление реформ в Генпрокуратуре, потому что ему тоже хочется помочь стране.

 

Они как Дон Кихоты – мечтатели, которые продолжают верить, что можно что-то изменить. Если мы потеряем поддержку в лице этих людях, это будет катастрофа.

 

Волонтеры – это ведь небольшое ядро, их силы исчерпываются. Я не хочу обидеть украинцев, но наша проблема в том, что мы ждем какого-то хорошего гетьмана, который придет и решит все проблемы. Но история показывает, что у нас несколько иной путь.

 

Сейчас такое время, когда не получается жить обычной жизнью. В 2013 году закончилось время, когда ты приходил домой в семь вечера и отдыхал после работы – во всяком случае для меня это так. Не обязательно только армии помогать, вы можете покрасить свой подъезд – и это уже будет ваш маленький вклад. Или если вы расскажете о том, что с вас требовали взятку. Главное – нам не должно быть все равно.

 

– Что политики делают не так?

 

– За полтора года я так и не услышала от них, что же должна представлять собой Украина через 10 лет. Какую экономику мы строим – сырьевую, сервисную, кто мы вообще, какое наше место в мире? Мы модернизируем и эксплуатируем советское наследие или создаем что-то новое?

 

В стране 1,2 млн переселенцев, у каждого погибшего – с десяток родственников. Есть люди, которые потеряли работу, пенсионеры страдают от повышения тарифов. Общество находится в депрессии. И несмотря на это, украинские политики не готовы на жертвы и не хотят менять устоявщуюся систему. Эта ситуация напоминает самолет, который падает, а экипаж при этом умудряется на ходу выкручивать детали. Очень грустно, если наша элита этого не понимает. Когда речь идет о сохранении страны, нельзя думать о сохранении рейтингов и личном обогащении.

 

Я никак не могу понять, почему личное обогащение для политиков важнее, чем шанс войти в историю и стать украинским Ли Куан Ю (премьер-министр Сингапура, проведший радикальные реформы. – Platfor.ma). Но, наверное, это люди другого масштаба.

 

– Может, наоборот: хотят войти в историю сами и не пустить других?

 

– Но ведь борьба идет не за власть, а за денежные потоки и контроль над ними. Вот в чем разница. Говорят, коррупции стало меньше. Правильно – потому что в стране стало меньше денег. Но старые схемы никуда не делись. Некоторые из них можно отменить одним распоряжением Кабмина, но почему-то этого не происходит. Я не думаю, что наш премьер такой глупый и не понимает этого.

 

Коррупция на пропускных пунктах – это вообще стыд для страны, в которой идет война. За это в военное время должны сажать, причем на очень большие строки. Человек выезжает с оккупированной территории, у него ничего нет, а с него требуют деньги – это свинство. Или когда люди выезжают из Крыма, и российскую границу они проходят без проблем, а родные украинские пограничники берут взятки – тоже самое.

 

Но мы же не решаем эту проблему. Наверное, потому, что в этом задействованы высшие чины, с которыми делятся? И этот вопрос задавала президенту в июне, он обещал разобраться. Неужели двух месяцев недостаточно, чтобы решить эту проблему?!

 

Пожалуй, самая главная задача гражданского общества – напоминать власти ее обещания. Политики должны понимать, что, если они не выполнят свою программу, они будут вынуждены подать в отставку. Цена слов и обещаний для них должна стать очень высокой.